Гнездился вечер…

Гнездился вечер, провожая день, капелью в лужи.
И ветер мчался на Бродвей… Шарахались — влажно-простужен.

У приоткрытого окна сырела (наспех сшита) скатерть.
Бумага плавила слова в надгробье пятен.

Мы тщетно силились прочесть чужие судьбы.
Своя с кармой наперевес лежала в блюде.

Смотрела я, которая из них, увы, не помню,
На обелиск у маяка… Виолончелью пели волны.

 — Кто? Что? Скажи зачем? Какие здесь дышали люди?
А вечер гнёздами лежал, мокрея.

 — Будет…
Да будет, думать о былом. Нет рек возврата.
Есть скромный путь… Ведёт — Идём…

 — Палата?
Без номера? Без стен? Очерченная ликом сопричастность?
Обитель для лишённых тем..?, — сжимают мысли… Тело — вата.

Неудержимым косяком влетает серый
В, испитый утра молоком, чистейший белый.

Но время замолкает в миг, когда сливаясь,
Душа, пронзенная во крик, растёт рождаясь.

Соприкоснувшись сквозь себя с немым течением,
Любовь ведёт. Любовь стезя… Все остальное — преломление.